Сборник статей. Выпуск 1 - Светлана Жарникова

В ведической традиции понятие «утка» ткацкого стана связывается с представлением о мироздании, где нить утка, не прерываясь, переплетается с основой и образует узор ткани, в которой основа – субстанционально-качественная (энергетическая) нить, а уток расцвечивает основу природы, осуществляет разнообразие узора ее необъятной, но единой ткани. Зная о том, что в древнейшей традиции музыкальный лад, связанный с гусями-лебедями, творит музыку Космоса, что игра на гуслях сравнима в этом мифо-поэтическом ряду с тканьем «мировой гармонии», можно понять, почему автор «Слова о полку Игореве» связывает в единый образ «стадо лебедей», поющих хвалебную песнь старым богатырям и героям, и «живые струны» гусель, по которым передвигаются пальцы Бонна, как по нитям основы уток, творя «ткань» эпической песни. О единстве понятий «узор ткани» и «узор песни», «ткать ткань» и «слагать песню» свидетельствует другое индийское слово prastava, имеющее аналогию в севернорусском диалектном – «прастава», «праставка» (вышитая или заполненная ткацким узором полоса, украшающая рубаху, полотенце и т.д.). Санскритское «prasiava» означает «хвалебная песнь»!

О том, что древнейший языческий культ водоплавающей птицы сохранял на Руси свое религиозное значение достаточно долго и был хорошо знаком православному духовенству, свидетельствует то, что еще в XIV – XV вв. монахи Муромского монастыря на Онежском озере высекли христианский крест не только на главном в композиции «Бесова Носа» изображении Беса, но и на находящемся на значительном расстоянии от него изображении лебедя.

Утицы, гуси и лебеди русской народной вышивки, уткообразные притужальники ткацких станов, солоницы, скобкари и братины в форме утки или лебедя, утицы, венчающие крыши домов, крыловидные гусли и гуси-лебеди, утицы народных обрядовых песен – все это свидетельствует об огромной древности и важности этих архаических языческих образов в народном мифопоэтическом восприятии мира.

Отражение языческих верований и культа в орнаментике северорусских женских головных уборов (На материале фонда Вологодского областного краеведческого музея)

Одним из важнейших направлений работы историко—краеведческих музеев является атеистическое воспитание населения музейными средствами. В то время как русская православная царковь серьезно и энергично готовится к празднованию 1000—летия введения христианства на Руси, работники идеологического фронта должны противопоставить этой подготовке широкую массовую разъяснительную атеистическую работу с привлечением ярких, наглядных и убедительных материалов. Думаетея, что в такой работе большую помощь могли бы оказать фонды произведений народного прикладного искусства, памятники которого сохранили в своем образном строе реликты древнейших мировоззренческих схем, сложившихся еще в недрах раннеземледельческих обществ, т. е. тех взглядов, представлений, символов, которые стали в значительной мере составляющей своеобразного феномена, называемого русским православием. Следы древнейших тотемических представлений мы постоянно прослеживаем в иконных композициях, в ритуале православной церкви, в ее обрядности.

В почти чистом, незашифрованном виде они выступают в русской фольклорной традиции, в аграрно—календарной обрядности и, конечно, в народной орнаментике. Здесь хотелось бы остановиться на таком локальном материале, как русская, а точнее, северорусская народная вышивка, конкретно, – на вышивке головок северорусских женских головных уборов, т. е. вещей в структуре костюма в какой—то мере сакральных.

Особая значимость женского головного убора в русской народной традиции отмечалась неоднократно; достаточно вспомнить широко известные работы Н. И. Гаген—Торн, Г. С. Масловой, статьи Л. Н. Молотовой и других исследователей. Специфическая связь женского головного убора с символикой плодородия была отмечена в вышедшей в свет в 1985 году книге Д. М. Балашова, Ю. И. Марченко и Н. И. Калмыковой «Русская свадьба», исследовании, посвященном различным вариантам русской свадьбы, бытовавшим до недавнего времени на территории Тарногского района Вологодской области. Авторы пишут: «Очень древний обычай, с элементами магии, рассказали нам в Илезе и повторили в Нижнем Спасе (то есть можно предполагать, что обычай когда—то был известен по всей Кокшеньге). Перед отъездом свата или сватов из дому, для успеха дела, их хлестали или забрасывали женскими головными уборами». Общеизвестно, что момент свадьбы, связанный с покрыванием молодой женским повойником—кокошником, практически является завершением свадебного обряда, что простоволосость женщины на людях считалась грехом и позором и т. д.

Столь важный элемент одежды украшался на русском Севере с особой тщательностью. Разумеется, речь идет о праздничных, парадных головных уборах, отличавшихся богатством декора и зачастую огромной стоимостью, что стимулировало их бережное хранение и передачу из поколения в поколение (естественно, не каждая крестьянка могла позволить себе роскошь иметь повойник, стоимость которого равнялась стоимости двух дойных коров или лошади). Мотивы, основные композиционные схемы, мир образов вышивок этих головных уборов далеки от представлений ортодоксального православия.

Здесь речь пойдет о культе древних восточнославянских языческих божеств Рода и рожаниц, который до недавнего времени оставался в нашей науке в значительной мере темным пятном. Вопрос наличия у восточных славян в древности развитого культа верховного бога Рода и рожаниц был поставлен Б. А. Рыбаковым в его фундаментальной монографии «Язычество древних славян», вышедшей в свет в 1981 году. Б. А. Рыбаков убедительно доказывает, что восточные славяне задолго до введения христианства имели достаточно сложный и синкретичный культ верховных женских божеств рожаниц и верховного бога Рода (бога дождей, гроз, влаги вообще, плодородия и кровного родства), по существу аналогичного по функциям христианскому богу—творцу Саваофу. Он вычленил из многочисленных, зачастую очень сложных, орнаментальных мотивов русской народной вышивки те композиции, в которых можно предположить наличие изображений двух богинь—рожаниц, хотя в стилизованных, зачастую предельно геометризованных схемах эти фигуры прочитываются с большим трудом. Материалы северорусской золотной вышивки, и в частности вышивки головных уборов, где эти изображения более конкретны, думается, позволяют нам присоединиться к точке зрения Б. А. Рыбакова и предполагать, что культ рожаниц, действительно, существовал и в течение длительного времени сохранялся на севере Руси, не искорененный и не уничтоженный христианством, о чем убедительно свидетельствует орнаментика такого сакрального элемента одежды, как женский головной убор.

Начнем с того, что на головках, т. е. на верхних, затылочных частях северодвинских и тарногских повойников, выполненных из штофа и бархата, как правило вишневого, малинового или алого цвета, изображаются вышитые золотными или серебряными нитями по карте (картонным шаблонам) странные зооантро—поморфные существа. Как правило, каждое из них представлено в характерной распластанной

«лягушечьей» позе, типичной позе рожающей женщины. Под основной, центральной фигурой, на руках которой сидят птицы или змеи, помещено второе изображение. В тарногских «борушках» – это помещенное между широко расставленными ногами первого существа, как правило рогатого, второе, почти полностью идентичное первому, рогатое существо, также в характерной распластанной позе. Центральная фигура соединена со второй, меньшей, тонкой полосой – «пуповинкой» (илл. 1).

илл.1 Борушка тарногская 19в. ВОКМ Инв.№2097 фото В. Тарасовского

В северодвинских, конкретно черевковских, повойниках центральная фигура соединена полоской, опускающейся также между широко расставленными ногами, с треугольником или трехступенчатой пирамидой (илл. 2, 3). Но треугольник и ступенчатая пирамида во многих древнеземледельческих культурах, еще со времен энеолита, являлись знаком женского производящего начала, символом рождения и воспроизводства.

Так, Е. В. Антонова, говоря о происхождении и смысловой нагрузке знаков на статуэтках анауской культуры и сравнивая их, в частности, со знаками на трипольской глиняной пластике, делает вывод о том, что треугольник и ступенчатая пирамида на всей раннеземледельческой евразийской ойкумене означали женщину, рождение, произрастание. К такому же выводу приходит и А. П. Погожева.

илл.2 Повойник северодвинский 19в. ВОКМ инв.№3439/16 фото В. Тарасовского

Так как (что особенно подчеркивается Б. А. Рыбаковым в «Язычестве древних славян») народная знаково—орнаментальная память отличается удивительным консерватизмом и способностью сохранять созданные в древности мотивы на протяжении тысячелетий, мы можем предположить, вслед за названными исследователями, что ступенчатая пирамида и треугольник черевковских повойников суть одно и то же со вторым составляющим композиций тарногских «борушек» – зооантропоморфным существом в позе рожаницы.